Через неделю будет годовщина начала нашей очередной военной авантюры — в Сирии. То, что это авантюра, нет смысла напрягаться и доказывать. Достаточно беспристрастно ответить на несколько вопросов (если у них вообще имеется ответ).

Первый очевидный вопрос — что мешало России оказать военную помощь Асаду не в катастрофическом для режима 15 году, а в 11 или даже в 12? Мало того — что заставило Россию в том же 11 и 12 году дважды предать Асада, вынудив его вначале присоединиться к плану Кофи Аннана, который не позволил добить блокированных в Хомсе боевиков, а затем Россия по неизвестной до сих пор причине ликвидировала вообще свое военное присутствие в Сирии, упразднив аппарат Главного военного советника. Который вполне в рабочем порядке существовал аж с 60 годов.

В скобках отмечу, что именно при Путине Россия ушла из Лурдеса, Камрани, а в 12 году — из Сирии.

Так что вопрос выглядит совершенно непраздным, и внятного ответа на него никто давать не спешит.

Второй не менее очевидный вопрос — каковы цели российской операции в Сирии? Военные и политические? Путин за этот год неоднократно менял свои показания по этому поводу, а главное — из всего сказанного им так и не ясно — что именно служит критерием успеха операции? Отсутствие ответа на этот вопрос автоматически влечет за собой третий — так мы достигли каких-то целей, о чем было заявлено тем же Путиным 14 марта 16 года или все-таки нет? Если да — то что мы делаем там до сих пор? Если нет — то для чего нужен был этот цирк имени ослика Иа «входим и выходим»?

Еще один и весьма неясный вопрос — кто именно является нашим противником в этой военной авантюрке? Официальная точка зрения про ИГИЛ не выдерживает никакой критики. В Латакии, Алеппо, Идлибе ИГИЛ нет. Кого тогда мы там бомбим? Если же кроме ИГИЛ нашими противниками являются еще какие-то группировки, то где их полный список и по каким именно критериям одних террористов мы называем террористами, а других — умеренной оппозицией? В чем ее умеренность, и каковы признаки, по которым одни террористы выглядят более рукопожатными, чем другие? Парадокс — но даже через год после начала всей этой странной войны ответа на этот вопрос нет.

Главный вопрос: про подступы, на которых мы там кого-то останавливаем.

Наша пропаганда по понятным причинам понятия не имеет про специфику, особенности, доктрину (военную и политическую) Исламского государства. Все эти записные врали на ток-шоу несут лютую пургу, не вдаваясь в подробности и отрабатывая свой номер. Проблема заключается в том, что Исламское государство не является нашим военным противником. Для России ИГИЛ военную угрозу не представлял, не представляет и не будет представлять. У него нет на территории России ни единой задачи, которую он может и готов реализовывать военным образом.

Уже поэтому военная операция против ИГИЛ (даже если принять на веру абсурдную версию про дальние подступы) напоминает известную байку про микроскоп и гвозди. Дорого и абсолютно неэффективно. Террористическая угроза от ИГИЛ, безусловно, исходит — но она купируется не «Калибрами» и не армейским спецназом, а будничной работой спецслужб.

При том, что военным противником для России ИГИЛ не является, Исламское государство, конечно же, несет серьезную угрозу для нынешнего режима. Однако эта угроза находится в совершенно иной плоскости.

ИГИЛ в ходе своего развития и неоднократных трансформаций сумел выработать и сформулировать, а также создать мощную медийную и пропагандистскую машину для распространения крайне привлекательной идеологии, которая созвучна запросам огромных масс людей и во многом соответствует понятиям и ценностям исламской цивилизации. Дело в том, что сегодня практически все светские проекты в исламских странах по факту либо схлопнулись и прекратили свое существование, либо находятся в состоянии идейного банкротства. Понятие справедливости и привлекательного устройства общества стало бесхозным — и было подобрано радикальными исламистскими течениями. Одним из наиболее цельных и непротиворечивых стал идеологический проект Исламского государства. Я не стану сейчас его расписывать или обозначать основные положения — лишь отмечу сам факт.

Для России эта идеология практически безвредна просто по причине полного несовпадения ценностных категорий, которыми оперирует ИГИЛ. Но есть одно но.

В самой России идеологическое поле, работающее с понятием справедливости, представляет из себя выжженную пустыню. Нет ни одной системной силы, которая бы словом и делом доказывала свое стремление к справедливости для народа России. Всевозможные карманные партии типа КПРФ, СР и прочей «оппозиции» используют это понятие, но добиваться справедливости в реальности не намерены. Для себя вожди этих партий ее уже построили, все остальное для них не играет никакой роли. Правящая ЕР, представляющая интересы мафиозно-клептократического сословия, заинтересована в удержании построенной для этого сословия справедливости, выраженной в праве безграничного разворовывания остатков страны.

Для народа справедливости в современной России нет и не предвидится.

В таких условиях любая, даже крайне нетрадиционная и экзогенная идеология, привнесенная извне, но разрабатывающая тему справедливого устройства общества, начинает действовать в условиях отсутствия какого-либо противодействия. В начале 90, когда возник идеологический вакуум, примерно так же в Россию хлынули сотни разнообразных сект — от секты Муна до сайентологов, заполняя его. Сегодня в условиях совершенно запредельного пренебрежения к народу со стороны правящей верхушки и ее челяди запрос на справедливость лишь растет, и кто именно предложит свое решение — лишь вопрос времени.

В таких условиях угроза со стороны радикальных идеологий, предлагающих быстрое и окончательное решение проблемы (не только исламистских идеологий, кстати говоря), резко возрастает. Но это не проблема ИГИЛ — это наша проблема, и справиться с ней ковровыми бомбардировками сирийских городов не удастся.

Подытоживая, можно сказать, что Исламское государство, являясь нашим несомненным противником, несет в себе угрозы, которые парируются либо неадекватно, либо вообще никак, а потому та борьба с ним, которую имитирует правящий в России режим, не имеет положительного решения.

Военная операция в Сирии по тем же причинам выглядит сомнительной и имеющей все признаки откровенной авантюры с крайне неясными целями, задачами, а потому и результатами. Национальным интересам России эта операция в проводимом формате и при имеющемся бэкграунде сирийского и ближневосточного направления нашей политики не соответствует вообще. Остается вопрос — что мы там делаем?